0
Нет в истории русской живописи художника, более непохожего на мирного живописца, напоминающего всей своей судьбой скорее солдата, исполнившего воинский долг, чем вдохновенного маэстро свободных искусств. Он и вышел из воинской среды, из сообщества офицеров флота, и, занявшись живописью, сохранил глубокую приверженность ко всему строю воинской жизни, прежде всего – к упорному достижению цели, что так свойственно именно военному человеку. Этого художника звали Василий Васильевич Верещагин.
Род Верещагиных – старинный дворянский род из вологодских мест. Древний Череповец – их родина. Вологодские дворяне всегда отличались особой приверженностью к монарху, к престолу. Это у них в крови. В своё время ещё царь Иоанн Грозный, намеревавшийся перенести столицу России в Вологду, расселял здесь своих самых верных сторонников, служивых людей. От них и пошли вологодские дворяне, и Верещагины – из их числа.
Отец Василия Васильевича был предводителем череповецкого дворянства, военная косточка, он и детей своих – а было у него четыре сына – определил с малолетства по военной линии. Василий Верещагин, так же, как и старший брат его Николай, был с 5 лет (!) зачислен в знаменитый Морской корпус в Санкт-Петербурге. Конечно, отбыл он туда позже, но обычного деревенского детства, как у иных помещичьих детей, у него не было. Воинская муштра началась для него с 8-летнего возраста.
Такая жизнь может сломать иного человека, более слабого, но сильного она делает ещё более сильным. Позже Василий признавался в своих воспоминаниях, что всегда стремился быть первым. В классе, в воинском строю, в занятиях спортом, в морском деле.
Морской корпус, созданный ещё Петром Великим, учебное заведение особого сорта. Там не только исправных служак воспитывали, но и разносторонних, образованных людей, ведь военный флот России всегда был гордостью империи, а Кронштадт – столица российского флота – был главной крепостью державы.
И потому перед отличником учёбы, гардемарином Верещагиным открывалась блестящая перспектива. Он вполне мог стать адмиралом, и закончить свою службу на адмиральском мостике какого-нибудь грозного броненосца… От судьбы не уйдёшь: свой путь он закончил именно на адмиральском мостике флагманского броненосца «Петропавловск» в самом начале Русско-японской войны. Только адмиралом там был не он, а его друг – прославленный Степан Осипович Макаров. И обоих поглотила морская пучина… Так море, от которого он ушёл сразу после окончания Морского корпуса, забрало его к себе навеки.
А весной 1860 года, когда первый по результатам испытаний выпускник Морского корпуса Верещагин вдруг подаёт в отставку, отказавшись от престижной карьеры, всё для него было смутно и неопределённо. Да, он давно уже занимался рисованием, и талант его уже был признан многими. Но никаких особых отличий он в этом деле ещё не достиг, он намеревался поступить в императорскую Академию художеств, но путь это был зыбкий, не сулящий ни славы, ни материального благополучия. Другое дело – офицер флота Его Величества! Вот почему родственники Верещагина сочли его поступок признаком начинающегося безумия. Отец Василия Верещагина в ярости лишил своего сына малейшей материальной помощи. Теперь бывший блистательный гардемарин должен был слоняться по съёмным углам, подрабатывать уроками рисования, едва ли не малевать портреты за гроши.
Нужда, бедность – вот обычная судьба художника, и эта судьба будет преследовать Верещагина до конца его дней. Он уже будет прославленным живописцем, а жить будет в долг, и когда трагически погибнет, то его вдове придётся продать все его картины, дом и мастерскую за долги.
И в Москве теперь нет музея-мастерской Василия Верещагина, а ведь этот художник открыл новую страницу в русской, да, пожалуй, и в мировой живописи: он первым восстал против монстра войны, грозящего гибелью всему человечеству.
Итак, Верещагин хотел заняться классическим искусством, а судьба всё возвращала и возвращала его к теме войны, и сражаться с этим монстром ему придётся всю свою жизнь. Три года он провёл в стенах Академии художеств в Санкт-Петербурге, писал работы на классические темы из области древнегреческой и древнеримской истории, научился композиции и изучил анатомию человеческого тела. Героические позы, выспренние жесты, постановочные сцены – всё это наскучило ему, и он, в сердцах, даже уничтожает первую свою большую работу, за которую в стенах Академии был удостоен серебряной медали – «Улисс убивает женихов Пенелопы». Всё это было не то, художника влекла реальная жизнь России и, прежде всего, яркость типов, незаурядные человеческие лица… А где всё это можно было найти? Конечно, на Кавказе и в Средней Азии, которая как раз в эти годы присоединялась к Российской империи. И художник отправляется на Восток – сначала на Кавказ, потом в Туркестан.
Была у него попытка освоить европейскую школу живописи, он побывал в Париже, учился там в школе известного мастера Жана Жерома. Но что ему могла дать Европа? – там не было той энергетики, которую он нашёл на Востоке. Стремился ли он к восточной экзотике, к пышным костюмам, торжественным ритуалам, связанным с жизнью восточных владык? Да, и это было в его творчестве. Достаточно вспомнить его картины «Двери Тимура» или «Богатый киргизский охотник с соколом» – всё это картины начала 1870-х годов, времени его поездки в Восточный Туркестан и Западный Китай. Там есть и пышность и экзотика востока, особый дух древней цивилизации. Может быть, Верещагин и стал бы со временем художником-ориенталистом, специалистом по восточной экзотике… но другая реальность захлестнула его с головой – война и страдания человеческие.
Так уж случилось, что в 1868 году он оказался в составе русской действующей армии, которая покоряла Бухарский эмират – самое крупное феодальное государство той поры на землях Средней Азии. Бухарский эмират жестоко эксплуатировал местные народы – таджиков и узбеков, вёл бесконечные войны со своими соседями – Кокандским, Хивинским ханствами. Русская армия под предводительством генерала Кауфмана отбила у бухарцев древний Самарканд, когда-то столицу империи Тимура, причём местное население выразило полную покорность российским властям, «белому царю» – так звали на Востоке российского императора. Армия Кауфмана ушла дальше, оставив в Самарканде небольшой гарнизон, остался с ним и художник Верещагин, баталист, долженствующий запечатлеть в своих рисунках эпизоды восточной войны. И он оказался в самом пекле этой войны, так как на Самарканд, оставленный армией Кауфмана, напали войска бухарцев.
Ситуация была очень тяжёлая. Небольшой русский гарнизон, засевший в цитадели Самарканда, оборонялся от огромной, нестройной, но озлобленной армии воинствующих исламистов. По всему Самарканду неистовые муллы призывали правоверных воевать с «неверными», «гяурами». На кого-то эти вопли произвели впечатление, и дикие толпы фанатиков бросились на штурм цитадели. Тут пришлось взять оружие всем, в том числе и штатскому живописцу Верещагину.
Он так впоследствии описывал эти события. «Массы неприятеля обложили крепость и через день пошли на штурм. Я, как услышал выстрелы и крики «Ура!» на стенах, так бросил недопитый чай (который получилось допить только через три дня), схватил револьвер и побежал в самое опасное место, где пробыл девять дней. Разумеется, ни один солдат, ни один офицер не работал столько.
Я поспевал везде, на всех вылазках был впереди, несколько раз схватывался врукопашную, и только вовремя подоспевшие солдаты выручали от верной смерти, так как накидывалось на меня по несколько человек.
Когда уставшие солдаты не двигались с места, я нагружал трупы на арбы. Когда трупы убитых людей и лошадей, гнившие под самыми стенами, грозили болезнями и буквально отравляли воздух, почти никто даже из солдат не хотел притронуться к этим трупам, представлявшим какой-то кисель, – я втыкал штык и проталкивал мертвечину со стен. Около меня на второй день штурма было убито 40 человек, из которых некоторые залили кровью мое пальто. Я получил страшный удар камнем, которые сыпались на нас градом из-за саклей; крови вытекло немало, но я стыдился показать себя раненным камнем, как это сделали некоторые офицеры. Кажется, мне приписали спасение нашей пушки, по крайней мере, офицеры тут же после битвы поздравляли меня с первым крестом, что мне было дико, так как все это я делал для забавы».
Тут мы опять сталкиваемся с парадоксальной, непредсказуемой личностью Василия Верещагина, человека порывистого, иной раз, нервного в своих реакциях. Положа руку на сердце, разве можно поверить, что человек воюет и проливает кровь своих врагов, сам рискует поминутно своей жизнью и всё это он делает «для забавы»? Война – это забава? Тогда как же расценить картины Верещагина, написанные им по воспоминаниям этой среднеазиатской войны, где показано крайнее ожесточение схватки, все ужасы и преступления, что творятся на поле боя и, наконец, «Апофеоз войны» (так называется его знаменитая картина) – груда человеческих черепов среди пустыни, настоящий курган смерти, воздвигнутый очередным завоевателем ради собственного мрачного тщеславия. Нет, всё понимал русский художник Василий Верещагин и если сам он не провозглашал себя пацифистом, то его картины откровенно говорят за него.
Недаром посвящение к картине «Апофеоз войны», начертанное им лично, звучит так: «Всем завоевателем – прошлого, настоящего и будущего». Василий Верещагин проклял войну и завоевательные походы, запечатлев символ военного безумия – вот этот курган смерти.
После него лишь только картина Пабло Пикассо – знаменитая «Герника» сможет подняться до таких высот обобщения ужасов и безумия войны.
И вот в связи с этим возникает вопрос: а был ли художник Василий Васильевич Верещагин баталистом в полном смысле этого слова? Баталистом у нас принято называть художника, рисующего батальные сцены. Батальные сцены писал и Верещагин, он немало прошёл восточных дорог с нашими солдатами, сам воевал. У него есть очень точно запечатлённые сцены нападения мусульманских фанатиков на русский военный лагерь, сцены обороны нашими солдатами крепости и многое другое, но во всех картинах его есть какой-то особый подтекст, есть намёк на иные мотивы всего происходящего. Верещагину, как никому другому, удалось совместить на своих полотнах героизм и мужество русских солдат и отчаянный фанатизм мусульман. Героику войны и её ужас и безысходность. Вот почему на его картинах так много трупов, иной раз даже целые поля трупов, как на полотнах времён Русско-турецкой войны 1877–78 годов. Это полотно «Побеждённые», где показано это ужасное поле обезображенных человеческих тел как русских, так и турок, которых смерть соединила перед лицом вечности. И крохотная группка людей на краю этого поля смерти – русский военный и священник в рясе, творящий заупокойную молитву… Это безумие, абсурдность войны невозможно выразить более сильно, чем это выражено на полотнах Верещагина.
Разумеется, многим и в те времена было понятно, что Верещагин – не просто баталист, он активный борец против насилия и убийства. И полотна его нравились отнюдь не всем представителям власти. Не понравились они и императору Александру II, посетившему выставку в Санкт-Петербурге весной 1874 года. Там была представлена вся «туркестанская серия» картин Верещагина, которая прежде с триумфом прошла по выставочным залам Европы. В Европе картины Верещагина вызвали невероятный ажиотаж. Европейский «цивилизованный» обыватель вдруг увидел совсем иной мир – мир сильных страстей, яркого солнца, крови и железа. В то время Азия, Туркестан, да и сама загадочная Россия казались европейцу чем-то очень далёким, какой-то восточной сказкой. А оказалось, что это не сказка – это мир, где шла борьба не на жизнь, а на смерть, где героизм и мужество русских солдат столкнулись с отчаянным фанатизмом и жертвенностью. Вот только в наше время, когда на улицах и площадях Европы творят насилие исламисты-фанатики, европеец, наконец-то, смог понять то, что ещё в позапрошлом веке понял русский художник Верещагин, да, пожалуй, ещё английский поэт Киплинг, написавший: «Да, Запал есть Запад, Восток – есть Восток, и с места они не сойдут, пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный Господень Суд…». Война – это есть Страшный Суд Господень, и суд этот изображён на полотнах Верещагина.
А весной 1874 года этого не понял император Александр Николаевич, и не понял наследник престола, его сын Александр Александрович, который высказался так о Верещагине: «Всегдашние его тенденциозности противны национальному самолюбию, и можно по ним заключить одно: либо Верещагин скотина, или совершенно помешанный человек»... В отчаянии Верещагин уничтожает несколько своих самых острых картин. Сам-то он считает себя безусловным патриотом России, он с гордостью носит Георгиевский крест 4-й степени, полученный им за бои в Самарканде, хотя от других наград отказывается. Он никогда не переставал быть русским патриотом, что доказал впоследствии, отправившись на поля Русско-турецкой войны сражаться за свободу Болгарии. Он запечатлел сражение на знаменитой Шипке и победу русских войск под командованием знаменитого генерала Михаила Скобелева в картине «На Шипке всё спокойно». Все эти сражения он наблюдал не со стороны, он сам был участником боёв. Это была его принципиальная позиция – быть под огнём, рисовать там же.
«Выполнить цель, которой я задался, дать обществу картину настоящей неподдельной войны нельзя, глядя на сражение в бинокль из прекрасного далека, а нужно самому всё прочувствовать и проделать, участвовать в атаках, штурмах, победах, поражениях, испытать голод, болезни, раны. Нужно не бояться жертвовать своей кровью, своим мясом, иначе картины мои будут не то».
Таков был этот удивительный художник, которого обвиняли и в непатриотизме, и в тенденциозности, а он, будучи храбрым русским патриотом, был ещё и философом... Разве это не крайне актуально сейчас, в наши дни?
А свой исконный русский патриотизм Верещагин доказывал не только на полях сражений, а всем своим творчеством. Его последний крупный цикл работ, выполненный им в Москве, в своей мастерской в Нижних Котлах, в 90-е годы XIX века посвящён нашествию Наполеона на Россию в 1812 году. Василий Васильевич словно предвидел, что он не доживёт до 100-летнего юбилея тех событий в 1912 году, и писал цикл полотен о нашествии заранее, словно собираясь утвердить мысль в обществе, что главная тема его творчества – судьба России, которая часто переплеталась с кровопролитными войнами. И здесь тема патриотизма побеждает у Верещагина тему бессмысленности войны. Да, война – зло, говорит художник, но война за Отечество – это священное деяние, гордиться которым должно и нужно.
Особенно сильны в этой серии были полотна, где отражался свободолюбивый дух русского народа. Верещагин писал и русских партизан, нападающих на захватчиков, и расстрел русских людей оккупантами в Москве. Видимо, соответствующие сцены из эпопеи Льва Толстого «Война и мир» явились для него материалом к размышлению. И бегство армии Наполеона из России, где по заснеженной, красивой русской дороге катится колонна чуждых России людей во главе с их предводителем Наполеоном, словно сама русская зима изгоняет врага прочь. Цикл этих работ был приобретён царским правительством у вдовы художника уже после его смерти.
Василий Васильевич Верещагин был живой, непоседливый человек. Весь мир был его мастерская, или, как выразился поэт Николай Гумилёв о себе, но его слова можно приложить и к Верещагину: «Любил он ветер с юга, в каждом шуме слышал звуки лир, говорил, что жизнь – его подруга, коврик под его ногами – мир…». В каких только странах не побывал Василий Васильевич: Европа, Америка носили его на руках (хотя, как известно, в Америке один ловкий устроитель его выставок обокрал художника, присвоив его картины).
Он выставлялся и в Хрустальном дворце в Лондоне, и в галереях Вены, возил выставку своих картин по Соединённым Штатам Америки, писал там, в Белом доме, портрет президента США Теодора Рузвельта. А затем ехал на Восток, в Индию, и срисовывал там с натуры знаменитый мавзолей Тадж-Махал, забирался в Тибет, едва не погиб там, заблудившись в горах.
Но нигде не оставляли его мысли о страданиях человечества, о насилии, господствующем в мире, о несправедливости, царящей в человеческом обществе. И потому одна из главных его работ, написанная им под впечатлением о поездке в Индию – это знаменитое полотно «Подавление индийского восстания англичанами» (1884). Картина показывает зло, что творят угнетатели в чуждой им стране. Англичане привязали к дулам пушек индийских крестьян и приготовились палить из них… В таких случаях тело человека бывает разорвано в куски. Нет, не забывал Василий Верещагин о предназначении художника – бороться с мировым злом, даже если это зло скрывается под личиной «цивилизованности».
Вот и на последнюю свою войну Василий Верещагин поехал именно с этой целью, ещё раз вступить в сражение со злом. Русско-японская война разразилась в начале 1904 года после вероломного нападения японских миноносцев на Порт-Артур. Были повреждены многие русские корабли. Восстанавливать флот и нанести поражение японцам отправился на Дальний Восток прославленный адмирал Степан Осипович Макаров, близкий друг Верещагина. Сам художник поспешил за ним. Ему уже шёл 62-й год, дома, в Нижних Котлах, осталась жена и трое детей. В таком возрасте лучше сидеть дома, а не рисковать жизнью, но для него это была уже третья большая война и он, будучи патриотом, не мог остаться дома. К тому же по протекции Макарова он был официально причислен к штабу флота как штабной офицер, а это давало хоть небольшое, но жалованье. В последние годы семья художника сильно нуждалась, ведь его картины не покупались царским правительством в силу известных обвинений в «тенденциозности».
В Порт-Артуре Верещагин, исполняя должность офицера, прикомандированного к командующему флотом, должен был выходить в море вместе со своим начальником, да он и сам стремился быть там, на мостике флагманского корабля, оттуда легче было зарисовывать силуэты наших и вражеских кораблей. Дело шло к большому морскому сражению, адмирал Макаров усиленно готовил флот к нему, часто выходил в море. Утром 13 апреля (по новому стилю) большое соединение русских кораблей вышло из гавани Порт-Артура для решающего боя. Командующий флотом адмирал Макаров находился на мостике флагманского броненосца «Петропавловск». Рядом с ним был его офицер и друг художник Верещагин. Появились японские корабли, но, увидев грозный русский строй, начали спешно отступать. Макаров решил, что дело тут нечисто, что японцы заманивают русский флот в какую-то ловушку, и в свою очередь стал отходить к внешней гавани Порт-Артура. Однако ловушка уже успела захлопнуться: в 9 часов 35 минут утра флагманский броненосец «Петропавловск» подорвался на связке плавучих мин (по официальной версии). Взрыв был чудовищной силы. По свидетельству очевидцев броненосец буквально был расколот пополам и за две минуты ушёл на дно. У него взорвались минные погреба, только этим можно объяснить силу такого взрыва. Но что вызвало их взрыв? Просто взрыв плавучих мин вряд ли произвёл такой эффект, ведь минные погреба хорошо защищены, они находятся за броневым поясом корабля. Свидетели события рассказывают, что с кораблей видели в это время какое-то странное стальное тело в воде. По этому телу даже был открыт огонь с русских кораблей, но без результата, а затем произошёл взрыв… Что это было за тело? Возможно, японцы использовали своё секретное оружие – подводную лодку-камикадзе с огромным количеством взрывчатки на борту. Лодка таранила флагманский броненосец, взорвалась, и такой силы взрыв и мог вызвать детонацию минных погребов «Петропавловска». Иначе трудно объяснить всё произошедшее. Почему же до сих пор тайное не стало явным? Молчание японцев понятно: камикадзе (смертники) официально не использовались в той войне. Япония подчёркивала, что она ведёт войну «цивилизованными» методами, но для того, чтобы ликвидировать своего самого опасного врага – адмирала Макарова, японцы вполне могли решиться на крайнюю меру.
Один из матросов «Петропавловска» видел, как взрывной волной адмирала Макарова и художника Верещагина буквально снесло с мостика, и они оказались за бортом. Броненосец сразу погрузился в пучину моря, и многих просто засосала огромная воронка. Тела Макарова и Верещагина так и не нашли. Вместе с ними погибло до 600 русских моряков…
Так монстр войны, с которым всю жизнь боролся Василий Верещагин, пожрал русского художника, и могилы его нет на этом свете. Но дух его картин, призывающий наш мир к человечности, к отвержению насилия и зла – это и есть лучший памятник русскому патриоту и миротворцу Василию Васильевичу Верещагину.
| Карта сайта