Перемены
Начинается всё хорошо.
Начиняется тоже неплохо.
И не то чтобы поезд ушёл,
А цвета поменяла эпоха.
Облетает с плакучих листва,
С облаков – вертолёты Ми-8.
Невозможные прежде слова
Мы с высоких трибун произносим.
Возвращаясь на круги своя,
Горе горькое ходит по кругу.
Заклинают судьбу сыновья,
В ахиллесову прячась кольчугу.
И любой неожиданный жест,
Невзирая на время и место,
Вызывает скорее протест,
Чем желанье ответного жеста.
Начинается всё хорошо.
И – ручьями становятся реки…
Лишь фонарь, угодивший в стишок,
Сеет свет всё у той же аптеки.
* * *
Не то добро, что учит, под хмельком,
Умению прищёлкнуть каблуком,
Любые невоздержанные речи
Елейным усмиряя говорком.
Не то добро, что служит маяком,
Рифмованно грохочет кулаком.
Озябшие укутывает плечи
И делится нажитым холодком.
Добро, не притворяясь двойником,
Не делая своим учеником,
Слезливым не подмаргивая оком,
Не потчуя надёжным коньяком, –
Даёт тебе в дорогу ненароком
Питательную мысль. Сухим пайком.
В городе
Внезапным ветром поднятая пыль.
Кружащаяся в воздухе газета.
Проездом из мечты автомобиль
Какого-то торжественного цвета.
Породистый и рядом – бородач.
Один – свиреп. Неможется другому
В ошейнике. Фотогеничный грач
Позирует зеваке записному.
Глазастая на пылких каблучках.
И вновь она, целуемая в щёку.
Какое-то движенье в облаках.
Какая-то возня неподалёку.
И взявшийся откуда-то испуг.
И – словно тень от этого испуга –
Напоминанье, что очерчен круг,
И тем труднее вырваться из круга.
Раскинув крылья, полыхает бант
На голове поклонницы качелей.
И жмётся исхудалый музыкант
К фигуристой своей виолончели.
Стансы
Пусть я не Байрон, не другой,
Для гибели созревший рано;
И сказка про царя Салтана
Пускай написана не мной;
Пусть далеко не древний род
Ваял меня во тьме великой, –
Зато я сын державы дикой,
Где время пятится вперёд.
Жить надо здесь – в краю костров.
Грустить. И груздем называться.
И в кузов лезть под гул оваций
И стук слетаемых голов.
Здесь граф берётся за соху,
Толкнув под поезд героиню.
Здесь обуздают и гордыню.
Со скуки подкуют блоху.
Здесь выпало семейству роз
С чертополохом не ужиться…
Но пламя там и возгорится,
Где на него особый спрос.
Он непригляден, наш погост:
Здесь неохотно умирают.
А до утра чаи гоняют,
И ловят Истину за хвост.
Соловки
Маргинал
Ничейный пёс с обиженным лицом
на мир глядит. Вчера он стал отцом,
но никогда об этом не узнает;
зато без промедления облает
добротной кожей пахнущий штиблет,
поскольку у него такого нет.
Забот немало: задирать ворон;
собачиться с такими же, как он;
крутить недолговечные романы;
затем скулить, зализывая раны…
А кто-то в охраняемом дворе
живёт себе в уютной конуре.
Чужой судьбы всегда милее запах…
Но стоит ли ходить на задних лапах
или валять цепного дурака,
коль жизнь и так короче поводка?
Уж лучше флиртануть с дворнягой встречной,
облаять всех от полноты сердечной…
И утешаться тем, вкушая кость,
что каждый в этом мире только гость.
* * *
Все под Богом, все под боком
У прилипчивой беды.
Кто-то грезит о высоком…
Вместо Анненского с Блоком
Тонны изданной руды.
Жизнь кричит: «Гони монету!».
В свете видятся ином
Те, что выводили к свету…
Все нырнём однажды в Лету
И куда-то поплывём.
Национальное достояние
Жарко ль, холодно – хочется водки,
А иначе спасения нет.
Не поможет душе-патриотке
Ни шипучий, ни марочный бред.
Не спасут ни шуты, ни пророки,
Ни партийцы, крестящие лоб.
Мы без водки совсем одиноки,
Нас везде донимает озноб.
Ждут огня пересохшие глотки.
Пьёшь не водку – считай, не жилец.
Мы – страна неисправной проводки,
Потому и горящих сердец.
Возбуждает лишь водочный запах…
Всё двоится: и страх, и восторг.
Мы умом повернулись на Запад,
А в душе колобродит Восток.
Нет нужды разгоняться в болидах
Или в прорубь сигать нагишом.
Жгучий вдох. Обжигающий выдох…
Слава богу, пошла хорошо.
* * *
Не будем о грустном, хотя о другом
Теперь тяжелее поётся.
Намаявшись, жить начинаешь умом,
А сердце по-прежнему бьётся.
Казалось бы, годы пошли под уклон,
Осталось не так уж и много.
Но так же томит нераскрытый бутон,
Мелькнувшая манит дорога.
Мы все научились читать между строк.
В остатке сухом — и усталость,
И к тем, кто под солнцем скупым изнемог,
Какая-то светлая жалость.
Осталось держаться друзей или книг,
Когда тяжело и тревожно;
Держать за зубами глумливый язык
И делать добро – осторожно.
Белый пароход
От нашего всего – и до поэта,
Уехавшего жить на авеню,
Как много было сказано, воспето,
И проклято, и предано огню!
За Русь святую!
За страну Советов!
За матушку Россию!.. Боже мой,
Как много было выпито за это!
И кровушки пролито молодой…
Звенела сталь. И конница пылила.
Вселяла ужас быстрая броня…
В нас никогда не иссякала сила
И выносила нас из-под огня.
Мы шли в котлы. А после побеждали.
Шагали вновь – за новым вожаком.
Как долго мы надеялись и ждали!
Как долго мы надеемся и ждём…
И то, что нам предвещано не нами;
И то, что в нас вовеки не умрёт –
Всё манит нас иными временами…
И облако плывёт над куполами
Куда-то вдаль – как белый пароход.