4Корреспондент РИА «Сахалин-Курилы» пообщался с литератором о его молодости на островах, современной фантастике и о цензуре.
Цензура и Сахалин
— Геннадий Мартович, сахалинскому читателю вы можете быть интересны не только как состоявшийся фантаст, но еще и как человек, который на островах жил и работал. Расскажите об этом периоде жизни.
— Я работал в Сахалинском комплексном научно-исследовательском институте, в лаборатории вулканологии. Одновременно занимался и литературой. Первая моя книжка здесь и продавалась. Я, кстати, как увидел, что магазина этого уже нет, даже загрустил. Все уходит...
Кстати, до первой книги была еще и «нулевая» (сборник стихов «Звездопад», — прим. автора). Но была запрещена цензурой и не вышла. По тогдашним суровым законам мне еще и запретили печататься 10 лет. Это сыграло очень хорошую роль в моей жизни. Я пустился в развитие: писал «в стол», переводил очень много и так далее. Сахалин стал для меня «школой жизни». Именно после того, как меня запретили, я понял, что не все так просто в этой жизни. А вышла бы тогда эта книжка поэтическая, может, и продолжал бы в одном ключе работать.
— Кроме первых книг, сахалинский период нашел отражение в дальнейшем творчестве?
— Конечно. У меня выходило несколько книг под общим названием «Курильские повести». Есть цикл про Серпа Ивановича Сказкина — также посвященный Сахалину и Курилам. Да и в отдельных каких-то вещах это отражается. Потому что, я еще раз повторюсь, здесь я повзрослел, стал другим человеком.
— Цензура — это, конечно, плохо. Но в девяностых российская литература впала в другую крайность: печатали вообще все подряд, включая какие-то совсем уж низкопробные вещи. Может, все-таки должен быть какой-то минимальный контроль, чтобы воспитывать читателя на хороших произведениях?
— Я всегда утверждал, что в культуре должен быть элемент насилия. Если школьника не заставлять читать «Войну и мир» или «Анну Каренину», возможно, он никогда с ними и не ознакомится. Мне в каком-то смысле повезло: я рос в городке Тайга на Кузбассе и, кроме библиотеки, других развлечений у меня не было. Именно тогда я, кстати, увлекся и палеонтологией, читая труды известных ученых.
Спал под диплодоком
— Вас сравнивают с вашим известным наставником — доктором наук, палеонтологом, фантастом Иваном Ефремовым. Как вы с ним познакомились?
— Случилось почти чудо. Однажды я написал ему письмо и отправил в Москву. Я был уверен, что он мне не ответит: с чего бы ему пистаь какому-то мальчику непонятно откуда. А он не просто ответил, а пригласил меня в настоящую экспедицию на озеро Очер (под Пермью раскапывали фауну дейноцефалов). Я познакомился там с самыми разными потрясающими людьми, учеными. Позже Ефремов взял меня в Москву — «чтобы посмотрели на это чудо из провинции». Там я жил в палеонтологическом музее, расстилал спальный мешок под скелетом диплодока, в общем, попал в мечту!
Кстати
Фестиваль патриотической книги «О России с любовью» с участием Прашкевича и других писателей проходит в одиннадцати районах Сахалинской области. Он завершится 15 октября
— Тогда же и решили стать фантастом?
— Я писал еще в Тайге. Но Ефремов научил меня внимательнее относиться к литературе. Он как-то спросил: «Анну Каренину читал? Чем там все закончилось?». Ну, а я в непонятках: «Да нормально там все закончилось. Анна Аркадьевна бросилась под паровоз, ее муж занялся вопросами образования, флигель-адъютант туда-то...». Иван Антонович рассердился и отправил меня перечитывать Толстого. Дома я вытаскиваю «Каренину» и понимаю, что в концовку раньше как-то и не вчитывался. Помните, Левин рассуждает о жизни и приходит к осознанию ее законов, добра и зла. Вот этим и заканчивается роман. Я написал Ивану Антоновичу об этом, и после этого мы дружили до самой смерти...
От Толкина до Джобса
— Что творится с современной русской фантастикой? Я, как и многие, рос на Стругацких, Булычеве, Алексее Толстом. Что случилось с этой школой: бесконечные рассказы о «попаданцах» невозможно читать.
— Это произошло не в одночасье. Сначала хлынул поток книг с Запада, причем переводили их как попало. Любой студент за 50 долларов брался за эту работу. Я помню, «Дюну» Герберта издали без тезауруса, сократили, превратив во что-то непотребное. Потом в Россию пришел Толкин — и все стало совсем плохо. Авторы потеряли интерес к научности, переключившись на фэнтези-поделки. Смотрите: какого советского фантаста ни возьми крупного — либо ученый, либо бывший ученый. А сейчас пришли молодые люди, которые берутся за какие-то глупости: непобедимый герой с лазерным лучом освободил принцессу, поцеловал ее, вот тебе и... полное счастье. И эти произведения хорошо продаются.
Писатели ленятся даже изучить нашу мифологию. Смотрите, почти вся она в книгах сейчас скандинавская. Ребята! У нас есть Заполярье, там огромное количество народов, чукчи те же. У них потрясающая мифология. Пишите об этом, говорю авторам! Нет. Им проще взять привычных эльфов.
— О Толкине вы написали целую биографическую книгу. Как к нему относитесь?
— Я изучил его жизнь и с изумлением открыл для себя, что он вообще не собирался стать писателем. Он же ученый-лингвист, который просто решил создать новый язык. И оттуда вырос эльфийский, на котором сегодня даже стихи и песни пишут. Дальше была задача: придумать для эльфийского носителя. И оттуда выросла толкиновская литература. Вот такой подход должен быть в фантастике: сначала научный базис, потом произведение, а не наоборот.
— Над чем сейчас работаете, снова биографии?
— Да, я решил взяться за сложные вещи о двух неоднозначных людях: «отце фашизма» Бените Муссолини и о Джобсе.
— Стиве Джобсе? Но ведь о нем уже очень много написано.
— Да, о Джобсе у нас много вышло литературы, но она вся неадаптированная, переводная, она для американцев. А нашего взгляда пока не было. Да и вообще личность интересная. Человек ведь он был очень неприятный. Но люди не хотят об этом знать, ведь он действительно изменил нашу жизнь...
| Карта сайта