2
Культурные конфликты не ослабевают: то ДОМ-2 сотрясал культурное пространство страны, то Гай Германика с сериалом «Школа»; то пермские гельмановские страстишки по выставкам «Icons» и «Родина»; то боди-арт расшатывает реальность, демонстрируя торты из похоронок Великой Отечественной; а то накроет страну взгляд на историю в лекционном курсе Ельцин-центра. Все эти «события» сильно повышали культурную температуру в стране. А уж за идеей «культурной столицы» все время тянулся конфликтный шлейф. До недавнего времени можно было точно сказать: никто не превзошел Новосибирского «Тангейзера» по резонансной силе. Новой горячей точкой стала «Матильда».
Учителю обидно
Увы, в положении «не смотрела, но скажу» я уже не вижу ничего странного. Страна гудит. «Закрытые просмотры» открывают, как оказалось, нашу историю для депутатов «с живой стороны». А если не отставать от моды, то можно и похайпить на общественной арене – зажечь, обмануть, возбудить на масштабную потасовку, да и себя показать «на фоне культуры» (речь, конечно, идет не о депутате и юристе Н.В. Поклонской).
Сразу выношу за скобки вопрос о том, что фильма не видела: никто из тех, кто защищал «Тангейзера», «на второй час» после протеста православного народа, спектакля не видел. Никто из тех, кто передавал письма президенту и активно по всем каналам защищал К. Серебренникова, не видел никаких документов, свидетельствующих о финансовых махинациях или безупречной чистоте их. Значит, дело уже в чем-то другом. Что-то очень серьезное всё чаще и чаще взрывает изнутри наше общество…
«Оскорбление чувств верующих», увы, превратилось как в фактор маркетинга (стимулирования продаж), так и в фактор политических манипуляций. Технологии «запретного плода» в современной культурной практике совсем не возбраняются. Реальные чувства верующих, кажется, менее всего уже имеют значение.
А вот то, что режиссеру Учителю обидно, – с этим трудно не согласиться. Ну почему именно на него пала Божья кара? Разве десятками подобных сюжетиков не напичкана сегодня наша культура?
Ведь был балет «Благовещение», в котором архангела Гавриила и Деву Марию изображали… две танцовщицы; был балет «Распутин», где «наряду с Распутиным на сцене фигурировала и ныне канонизированная семья императора Николая II» совсем не в царском облике; были возмутившие многих, простите, «Монологи вагины» в Петербурге и у Серебренникова в Москве; а в 2011 году – скандальный Олег Кулик трудился над «Мессией» Генделя, планируя перенести ораторию на сцену Мариинского театра (ему отказал в этом Гергиев). «До намерения Кулика сделать «антирелигиозный» и «антицерковный» спектакль, – пишет критик, – в котором мессией, по его словам, становился «конкретный бомжара с Курского вокзала» никому не было дела, пока хористы не узнали, что им предстоит изображать «людей после взрыва» в какой-то рванине или даже в чем мать родила….». Ну как не вспомнить и о «Руслане и Людмиле» Д. Чернякова (Москва, 2011), освистанном «за глумление» на премьере? Или о «Лире» К. Богомолова (Санкт-Петербург, 2011-2013 гг.), где «в одной из сцен Регана, Гонерилья и их мужья держат в руках иконы, а вместо монашеских клобуков используют перевернутые ночные горшки». «Идеальный муж» МХТ им. А. Чехова того же режиссера – тоже еще не забыт, как и активисты, ворвавшиеся на сцену.
Многое я упустила. Современные модные грязефилы – это очень большой список, если добавить сюда литературу и кривые образчики современного «актуального искусства». Действительно, ну разве не обидно? Все названные выше спектакли шли себе и никто их (при скандале-то!) не снял и не запретил к показу. А с Учителем ситуация стала совсем горячей, и любые попытки ее разрешить только добавляют масла в огонь.
Допустим, что есть презумпция культурной невиновности, и что у режиссера Учителя и в мыслях не было никакого коварного умысла. И знать не знал ни о «Тангейзере», ни о «Идеальном муже», да и в театр он вообще не ходит…
А он просто выбрал самый продаваемый и ходовой товар: сюжет о «красивой страсти» известных исторических персон. Привлек артистизм, холеная и чуть грязная красота интриги закулисья; эротизм сладостного танца, имя балерины, умевшей всегда быть первой… Быть обольстительно-прекрасной Пандорой. Быть роскошно-пряной «новой Эсфирью». Прокрутить 32 фуэте – этот техничный рекорд надо было уметь поставить! Впрочем, как и добиться брака с великим князем Андреем Владимировичем, а для своих потомков – «титула светлейших князей Романовских-Красинских» (о степени легитимности титула я тут умолчу). Перед нами – очень требовательный женский характер. Как ни крути. Научить себя любить (о, как фантастически глубок наш Достоевский – человек может заставить себя захотеть!) – научить себя любить только титулованных представителей династии – это высокий шарм + бархатно-изнеженный декаданс + пряный эстетизм. Быть выше всех. Быть лучше всех. Браво, Матильда!
Учитель выбирает
Чужая любовь, чужие деньги и чужая смерть – это формула современного успеха в поп-продукте (культурном поп-корне). Алексей Учитель в этом меню успеха выбрал пункт первый.
Тягучая и пошлая (бох,атая) салонность так и бьет через край: ну что это за глупость и тупость ходячая звучит в трейлерах фильма? «Никогда никого Вы не сможете полюбить так, как меня!» (полное вранье); «Если тебя полюбит такая женщина, – ты станешь настоящим, таким, каким тебя задумал Господь!» (редкая чушь!); «Их встреча изменила Россию» (с чего бы это?! «Изменить Россию» и прокрутить 32 фуэте – все же «дистанция огромного размера»); «За последние сто лет только один русский царь не жил с балериной» (потрясающая новость из желтого листка, к тому же весьма сомнительного происхождения); «Любовь, изменившая Россию»; «Главный исторический блокбастер года» (если режиссер понимает историю как костюмный фильм – то тут ему помочь нельзя); «Ты царь, ты имеешь право на все, кроме любви» (полная чушь, кондовый трафарет, потому как история семейной любви царя-страстотерпца только слепому не видна, к тому же Царь как раз проявил личную волю, отстаивая свое право жениться на принцессе Алисе)…
Наш режиссер, очевидно,
Пел Матильды томный взгляд;
Но чувствительность слезами
Извела глаза певца…
Вообще как-то неловко слышать рецепты «вечной любви от Матильды»: Никого никогда не полюбите… их встреча изменила Россию… И, – никаких доказательств этим «фундаментальным постулатам», конечно, в фильме нет, потому что этого нельзя доказать.
Никогда! Значит, остается только бульварный формат и соответствующий ему «аромат».
Падение вкуса есть веление времени. И режиссер не сопротивляется ему.
«Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все, что я в них вычитываю», – говорил Паскаль (цитату взяла у Николая Калягина). «Матильда» – это, действительно, серьезная проблема Учителя. Но мы можем и посочувствовать его проблеме: столь мизерному вмещению в себя русской истории. Это проблема Учителя (а не православных христиан), что в Год революции он подглядывает в замочную скважину личной истории, и в намеках Матильды вычитывает «любовную страсть». Ну не принято этого было делать в русской культуре до 1917-го. И никто не сверялся с законом: разрешает он или запрещает подглядывать за царями. Что-то бесконечно лакейское есть в этом подсматривании. Об исторической лжи говорить бессмысленно: на коронации в Успенском Соборе балерина, хоть суперзвездная, быть не могла ни при каких обстоятельствах; выяснять отношения с балериной русский наследник не мог ни при каких обстоятельствах; позволять себе эмоции или позволять в свой адрес истерические эмоции цесаревич не мог ни при каких обстоятельствах. Дальтонику не расскажешь о цвете. В общем, «Матильда» – это картинка «внутреннего мира» режиссера, демонстрирующая его «веер возможностей» и сформированная разными причинами и факторами (от административных до финансовых), кроме одного.
Вы только почувствуйте важность, трагизм и тяжесть истории, что стоит за каждым словом. Последний. Русский. Царь. Последний. Российский. Император. Убитый. Убитый с детьми и супругой…
А режиссер не чувствует. Он «просто о другом» снимал «просто кино»… Он просто «право имеет» и так «просто видит»… И мы с вами ничего тут не поделаем. Обращаясь к русской истории рубежа веков, как-то легко прикасаясь к трудному и мученическому в ней, режиссерский (и депутатский как стало недавно известно) современный ум не воспринимает в ней то, что ясно уму христианскому. А если вдруг Учитель не догадывался о том, что в России есть народ, полагающий Царя и невинную семью его страстотерпцами и мучениками (независимо от истории с канонизацией), – то опять-таки, нам это говорит об одном: «Дело в том, что мистическая одаренность этой группы людей (в данном случае я имею ввиду создателей фильма. – К.К.) …обескураживающе мала. Обаяния русской духовности они не чувствовали…».
Заявления об «оскорблении чувств» – это как раз принятая в современном обществе правовая форма защиты другой реальности. Священной ценности её. Насильственная «великая апостасия», свирепствовавшая в России весь XX век, научила неверующих не считаться с верующими, разрушила культурные практики взаимного терпения и уважения. Закон («разжигание религиозной розни», «оскорбление чувств», «святынь») не обеспечен сегодня «внутренним императивом» тех, чья художественная интуиция, казалось бы, должна его включать в себя. Художники, «взявшие суверенитета сколько влезет», так много сил отдавшие рефлексиям на тему «незаконности и репрессивности в СССР», сами, как видим в истории с А. Учителем, демонстрируют крайний законодательный негативизм, и пугающее нежелание обладать чувством истории, которое бы (а не только закон) охраняло их от нанесения ран другим согражданам.
Я процитировала выше, говоря о мистической одаренности или отсутствии таковой, тончайшего стилиста и умнейшего писателя – петроградца Николая Калягина. Да, он говорит о западном уме. Ну, допустим, Учитель тоже получил прививку западным кино и измучен модным трендом свобод от исторического груза, – тоже хочет прорваться на их экраны с таким «историческим форматом» (не одному же А. Звягинцеву там бывать). Но никакие его намерения совершенно не исключают того простого факта, что невольное презрение к своей культуре так явно себя проявило, а трагические страницы своей истории так глуповато принесены в жертву каким-то иным целям. А само наличие «невольного презрения» вообще-то огорчительно, – очень, видимо, глубоко въелось. И не только в режиссеров.
О худшем и лучшем
«Матильда» привлекла внимание, вызвав на общественную площадку культуры силы лучшие, но и дав место проблемам закоренелым (любое отсроченное решение заключает возможность возникновения новой горячей точки).
Вновь оживились все мемы, которыми – как единицами культурно-клишированной информации – кишмя кишит современность: «мракобесы», «цензура», «скрепы», «идеология», «консервативный курс», «37-ой год», «чиновник», «свобода творчества», «государство».
Если все эти мемы (в первоначальном понимании слова) очистить от лукавого либерального дискурса, то получится следующее: чем выше твой культурный статус, – тем больше ты «мракобес»; чем меньше таланта у деятеля культуры – тем больше он «экспериментатор»; «консервативным» же немедленно становится всё, что имеет идеальную смысловую нагрузку; «министерские скрепы» никогда не могут иметь ценности только потому, что они «убивают» право личности быть ни чем и ни с кем не скрепленной; усиленное требование (и напоминание по Конституции), что никакая идеология не нужна и не должна артикулироваться от лица государства и его чиновников в реальности приводит к трусости и банкротству (под видом «отсутствия идеологии» у нас с 1991 года присутствовал серый, но агрессивный либерализм). Сделать из творчества А.И. Солженицына чистое искусство невозможно, даже если сто раз отменить «идеологию»!
Желание контролировать государство и бить ему по рукам – это почему-то желание исключительно либеральное, патриотам же оставляют возможность его «бесплатно любить», а либералам – еще и бесконечно троллить эту любовь. Впрочем, слово «патриотизм» сегодня, действительно, идеологически перегрето.
Плохо, что мы стали тем самым «средним европейцем», против кого восставал наш К. Леонтьев (восставал в тот самый период истории, который режиссер Учитель видит «из спальни»). Посредственность – опасна!
Это я о худшем.
А вот лучшее я вижу в том, что в России Бог не умер. В России полагают, что «мир, из которого «боги удалились», для житья непригоден. Мир без Бога воистину пошл, вернее сказать — пошл его обитатель, завистливый, суетливый средний европеец, устраивающийся в Божьем мире на началах равенства, братства и свободы. «Свобода» в этой популярной триаде и означает жизненное устройство без Бога и без Царя. Зависимость от банка, дающего или не дающего кредит, зависимость от государственного чиновника, определяющего состав той тошнотворной бурды, которой будут пичкать ваших детей в школе под видом «гуманитарных наук», зависимость от сырого и вонючего газетного листка, процеживающего информацию сквозь невидимые вашему глазу фильтры, — все это «свободе» не мешает. «…Нужна большая трескотня, нужны сильные средства — хлопушки, дымовые шашки, магниевые вспышки, — чтобы не замечать того, что тихо стоит перед глазами. Оборвалась последняя ниточка, связывавшая жизнь государства с абсолютным началом; место народа, ведомого и хранимого Богом, заступила масса безликих индивидуальностей с их конституционными правами…» (Н. Калягин «Чтения о русской поэзии»).
Есть в мире вещи, которые не поддаются интерпретациям. Это так. И только так. Невозможны и не нужны никакие аргументы, оправдывающие «Матильду» в глазах православных христиан. У Алексея Учителя был один только путь: начать с извинений перед теми, кто чтит Царя-мученика. Чтить и снимать кино – занятия существенно-разные. За правду у нас всё еще могут ведь и простить. Но, увы, путь был выбран иной. Конфронтации и демонизации одной части общества – другой. В «раскол» всегда уходят лучшие люди и лучшие силы нации – те, кто умеет быть верным. Гражданское общество, представленное православным народом в данном случае – это те, у кого есть идеалы. И горе стране, тем чиновникам и тем создателям культурного продукта, которым не нужны такие люди, которые не хотят их слышать и знать. «Матильда» закрыла вопрос о «памятнике примирения» белым и красным. Потому что дело не в памятнике, а в понимании своей истории.
Ведь далеко не всем ясно, что «37-й год» как главный мем последних двух десятков лет (мем-вместилище всех несвобод и тоталитаризма) – прямое следствие убийства Помазанника.
Царь и его святая семья, преданные и убиенные, конечно, не станут ничуть менее святыми после фильма Учителя. Но проблема как раз в том, что «воспитание человека начинается за сто лет до его рождения». Режиссер это и доказывает. Всё, что «красиво» снял он, сто лет назад, после революции 1917-го некрасиво, но о том же, показывали в фарсовых театрах.
+++
Не смотреть фильм «Матильда» – это, на мой вкус, правильный поступок для христиан. И когда я слышу, что, мол, Царь «такой же человек», к тому же «плохой правитель», знаю точно: мотивация почерпнута из таких социальных практик, которые чрезвычайно удобны и поныне. Объявлять ученого – не ученым; человека с убеждениями – фанатиком; а взлет российской государственной жизни провалом её – методика, увы, не новая.
Атеисты, отстаивающие свои права перед православными и инославными; художники, утверждающие свои права «человека искусства» там, где искусства как священной и вдохновенной реальности больше нет; общественные деятели, демонстрирующие свои права на «патриотическое служение» и не умеющие быть патриотами без демонстрации себя в СМИ, – всё это уже превращается в театр прав и стоит, прямо скажем, недорого. Особенно перед лицом последнего русского Царя, умершего за Россию.
| Карта сайта